…ку во двор.

Отец уходит, а дочь обращается к матери:

– Ещё он, мама, воды просил.

Мать подает бутылку.

– Налей, дочка, сама. Чувствую, неспроста Бог послал нам этого человека. А как он выглядит? Молодой или старый?

– Молодой, мама! Молодой!

Мать смотрит в окно и торопит дочь:

– Пошли, дочка, скорее! А то уже папа тележку выкатил.

Они выходят во двор. Мать запирает дверь. На страже дома остается лишь пёс Рудик.

 

 

Странные видения озадачивают Григория, но в тоже время создают ощущение радости. Даже боль от раны не ощущается, а окружает какое-то непонятное чувство комфорта…

Мысли перемещается на отца. Сквозь амбразуру командного пункта тот что-то рассматривает в бинокль. «Значит, папа живой?!» Григорий с удивлением замечает, что на его командирской форме вместо петлиц почему-то – погоны. В стороне возле рации сидит радист. Он тоже в погонах. Григорий искренне удивляется этому.

За пределами блиндажа слышен шум недалёкого боя: взрывы снарядов, стрельба орудий, треск пулемётов. Радист протягивает отцу телефонную трубку:

– Товарищ капитан! Седьмой на проводе.

Отец берет трубку, недолго слушает и строго приказывает:

– Значит, так, Седьмой! Вместе со взводом пехоты ударишь второй танковой ротой по правому флангу противника! Там у немцев наиболее уязвимое место.  Главная цель – захват высоты номер пятнадцать. Ясна задача?

– Так точно! – раздается в ответ.

А, чтобы веселей воевалось, я сейчас прикажу пропахать передний немецкий край  артиллерией. Но сразу ты не иди в атаку. Подожди немного, «ура» покричи в окопах.

– Это зачем же так сложно? – раздается из рации.

– Сам подумай. Ведь после артподготовки немцы сразу выскочат из окопов, чтобы встретить тебя, вот тут мы их и накроем вторым ударом. Вот после него сразу и иди в атаку. Хватит подставлять под пули наших солдат!..

Видения возвращают Кравцова в Германию. Мелькают образы Марты, Альберта и Беккера. Каждый занят каким-то делом: Беккер копается в огороде, Альберт чистит коровник, а Марта сидит за столом и что-то пишет...

Григорий пытается вспомнить образ Гали Лисовской, но тот возникает неясно.

«Как мне сейчас хорошо, – мысленно восхищается он. – Такого приятного чувства я никогда не испытывал. Что же это такое?! Как хочется, чтобы оно никогда не кончалось».

Неожиданно в мысли Григория настойчиво вклинивается чей-то голос. Он как бы предупреждает, что в таком состоянии оставаться ему больше нельзя и что пора возвращаться к действительности.

«Куда?» – пытается уточнить Григорий, но острая боль в плече отрезвляет его. Он чувствует, что кто-то настойчиво его теребит. Очнувшись, видит перед собой  незнакомые лица мужчины и женщины. Их речь непонятна… Рука тянется к автомату… Но, мужчина опережает его – наклоняется, отбирает оружие и вешает себе на плечо.

– Этот парень, кажется, русский, – говорит мужчина на непонятном ему языке. Но в его голосе улавливается доброта и что-то  отдалённо знакомое...

Кравцова усаживают в тележку.

– Пить, воды, – просит Григорий.

И пока дочь наполняет кружку, мать ладонью прикасается к его лбу.

– Горит весь! – произносит она беспокойно. – Видно температура большая.

Дочь подносит  ко рту Кравцова кружку с водой. Тот жадно пьет…

Отец обращается к дочери:

– Мы с мамой раненого повезем домой, а ты беги к пану Смекалу. Пусть  срочно придет. А то у этого парня очень тяжелая рана. Да и видно по бледности, что он потерял много крови. Медлить нельзя. Потом разбираться будем, кто он и как оказался здесь.

 

 

Перескакивая с камня на камень, девушка бежит по лесной тропинке, но теперь в противоположную сторону. Дорожка спускается все ниже и ниже, и наконец сквозь зелень деревьев начинают просматриваться крыши небольшого селения. В центре его – обычная сельская улица с плетнями, сараями, заборами и колодцами. Возле ворот одного из домов девушка останавливается, тяжело переводит дыхание и настойчиво стучит в калитку ворот…

Открывает ей немолодой интеллигентный мужчина в пенсне. Удивляется:

– Что это ты, Божена, запыхалась?  Бежала, что-ли?!

– Да, пан Смекал! – продолжает та тяжело дышать. – Меня папа послал! Просит, чтобы вы скорее пришли!

– Ну, ты сначала проходи во двор, – предлагает хозяин.

Божена входит.

– Вот теперь и рассказывай, что там у вас случилось. Кто-нибудь заболел?

– Да нет. У нас в доме раненый. Отец говорит, что он, наверное, русский. Ему сейчас очень плохо.

– Ну, вот теперь мне понятно. Но скажи, как он появился у вас?

– Его наш пес Рудик нашел в лесу.

Смекал обеспокоенно:

– Вы никому не говорили о нем? Никто не видел его?

– Нет! Нет! – отрицательно качает та головой.

– Чувствую, что это дело серьезное, – озабоченно произносит Смекал. – Ты  подожди немного, а я быстренько соберусь, и мы пойдем к вам.

 

 

Григорий Кравцов лежит на кровати. Грудь и рука уже забинтованы.  Мужчина подкладывает ему под голову вторую подушку.

– Вот так оно удобней будет тебя покормить.

Его жена зачерпывает полную ложку супа и осторожно подносит ко рту Григория. Свободной рукой тот тянется к ней.

– Я сам.

Но хозяйка отводит руку Кравцова и продолжает кормить сама. Со двора доносятся скрип калитки и лай собаки. Хозяин тут же припадает к окну.

– Божена привела пана Смекала.

– Кто это? Немцы?! – спрашивает с тревогой Кравцов. – Дайте мой автомат!

Хозяйка качает отрицательно головой.

– Ты, парень, не беспокойся. Это наш местный лекарь пришел. Лечить тебя будет.

Григорий не всё понимает, что говорит хозяйка. Однако в тоне её разговора не слышит угрозы.

Божена и Смекал входят в дом и лай прекращается. Лекарь остается в сенцах – тщательно моет под умывальником руки, вытирает вышитым рушником. Затем подходит к Кравцову. Тот пытается приподняться, болезненно кривится, но Смекал его останавливает:

– Лежите, лежите, молодой человек, – говорит он по-русски.

Кравцов удивляется.

– Откуда вы знаете русский язык?

– Так до войны я несколько лет жил в Советском Союзе. Изучал медицину. У меня и жена русская. Но потянуло домой. Сначала мы переехали в Братиславу, а когда немцы оккупировали Чехословакию, то с женой вернулись в мое родное село.

– Понятно, – согласно кивает Григорий.

– Но прежде чем я осмотрю твою рану, немного расскажи о себе:  кто и откуда ты и твои родители. Начни хотя бы с того, как тебя звать?

Кравцов называет свои фамилию, имя и отчество и добавляет: – Отец мой – военный, а мать до войны преподавала в школе историю. Но сейчас я не знаю, где они и что с ними. Как хочется скорее вернуться домой.

– Я тебя понимаю, Гриша, – соглашается Смекал. – Неизвестность – плохое чувство. С любым из нас оно может вытворить всё что угодно.

Григорий интересуется:

– А чем вы в селе занимаетесь?

– Так я, как и мама твоя, тоже учитель. Преподаю естествознание, а по совместительству – местный лекарь. Все в округе называют меня паном Смекалом. Ну, а ты с хозяевами уже познакомился?

–  Нет, не успел ещё.

– Тогда сейчас я тебя познакомлю. Словаки мы. Хозяина звать пан Клоца. Лесник он. А это его жена Маринка, – кивает он на хозяйку. А вон та молодая красавица – их дочь Божена. Это она нашла тебя умирающим. Как видишь, они очень хорошие люди.

Кравцов благодарно кивает.

– Да я уже это понял. Если бы они меня не нашли, то, наверное, тут бы сейчас не лежал. Большое спасибо им, да и вам, что пришли.

– Ну вот и познакомились. А как ты сейчас себя чувствуешь?

– Уже стало легче.

Учитель переводит хозяевам их разговор на словацкий язык.

– Да мы и сами уже многое поняли, – соглашается Клоца. – Ведь в наших языках много общего.

Мать обращается к пану Смекалу:

– Божена просит Грише сказать, что нашел его пес Рудик.

Лекарь переводит просьбу на русский язык.

– Спасибо  Рудику, что нашел меня – благодарит Григорий. – И тебе Божена. Это ты с собакой подходила ко мне, когда я лежал в кустах? Это я помню смутно. Тогда у меня было всё, как в тумане.

Смекал переводит ответ и обращается с вопросом к хозяевам:

– А кто его перевязывал?

– Мы вместе с мужем, – отвечает Маринка, – сразу, как его привезли. Рану  промыли кипячёной водой с марганцовкой. И ещё я дала ему аспирина. А то он горел весь. И лечебной травы заварила. Настаивается ещё.

Смекал кладёт руку на лоб Кравцова.

– Да, вы всё правильно сделали, – кивает он одобрительно. – Температуры большой уже нет. И обязательно давайте травяной отвар, чтобы не было осложнения. – Смекал достаёт из чемоданчика деревянный фонендоскоп и вместе со стулом Смекал подвигается поближе к кровати.

. – А сейчас я послушаю лёгкие, – приставляет он прибор к груди раненого, а к другому концу прижимается ухом. – Внимательно слушает…

– Пока всё идёт хорошо, – наконец поднимает он голову. – Но рана очень глубокая: заживать будет долго. И следите, чтобы не было никаких сквозняков – осложнений нужно бояться.

– Не беспокойтесь, пан Смекал, – заверяет его хозяин. – Сделаем всё, как вы говорите. Да и горный воздух и травы моей Маринки быстро поставят Григория на ноги.

– Да, вижу, – улыбается фельдшер, – как вы быстро и хорошо справились без меня.

Смекал поворачивается к Кравцову.

– А теперь, Гриша, расскажи нам подробней, как ты оказался в наших краях. А то о тебе мы почти ничего не знаем.

 

 

По украинскому селу едет открытый автомобиль обер-лейтенанта Густава Крауса. Как всегда, машину ведет его постоянный шофер Отто Беккер. На заднем сидении располагаются денщик Курт и редактор оккупационной газеты Зигмунд Лисовский. Машина останавливается у колодца, и Краус обращается к женщине, пришедшей набрать воды:

– Мадам! Говорить, пожалуйста, где жить ваш староста?

– Там, – показывает она рукой. – Хата у него под железом. Такая одна на все наше село…

Краус дает отмашку шоферу и машина следует дальше. Вот и дом под железной крышей. Денщик выходит из автомобиля и прикладом стучит в ворота. И тут же со двора доносится громкий собачий лай, а чуть позже в проеме калитки появляется седой полноватый мужчина в вышитой рубахе навыпуск. Не выходя за ворота, спрашивает:

– Что вам нужно? Налоги я давно уже все собрал и сдал куда следует. Что ещё?

 Лисовский кричит на него:

– Ну что ты стоишь там, как истукан! Подойди поближе! С тобой будет говорить господин Краус – комендант города Соколинска.

Староста робко приближается к автомобилю.

– Ви есть староста? – спрашивает комендант.

– Да, господин начальник, – торопливо кивает тот.

– Немедленно собрать всех взрослый житель села! У церкви. Я имею сообщать им радостный известий!

Староста покорно кланяется.

– Будет сделано, господин комендант.

 

 

Смекал кладет фонендоскоп в чемоданчик и обращается к своему пациенту:

– Тебе повезло, Григорий Кравцов. Пуля пощадила жизненно важные органы. Правда, ты  потерял много крови, но все это восполнимо со временем.

Кравцов безмерно доволен.

– И я смогу снова бить проклятых фашистов?!

 Смекал отвечает с улыбкой:

– Не беспокойся, Гриша. И на твою долю достанется. А пока тебе нужно лежать, чтобы быстрее поправиться. Твой организм сильно ослаблен. Так что не очень его торопи.

– Ну, а как там, на фронте? – спрашивает Григорий. – Ничего не знаю: где наши, где немцы?

Смекал рассказывает:

– Да пока все идет переменно: наступают то немцы, то наши. Под Москвой Красная Армия уже основательно побила немцев, но теперь они пытаются прорваться к Волге. Тяжелые бои идут за Сталинград. Думаю, что и там у немцев ничего не выйдет. Победить такую страну, как Россия, практически невозможно. Об этом немцев предупреждал ещё канцлер Бисмарк. Но Гитлер его не послушал.

Кравцов улыбается.

– Так им и надо. Вот поправлюсь и тоже буду их бить . Отомщу и за отца и за мать.

Смекал успокаивает его:

– Что ты, Гриша, торопишься? Успеешь ещё. Сколько тебе уже лет?

– Идёт семнадцатый.

– Ну вот, как поправишься, и семнадцать стукнет. А там уже скоро подойдет  восемнадцатый. Самый боевой возраст.

– Так очень хочется скорее попасть домой. Мать одна там осталась, да и про папу ничего не знаю.

Учитель поддерживает Кравцова.

– Это хорошо, что ты беспокоишься о родителях. Но сначала сделаем так. Ты пока отдыхай, поправляйся, а потом и поговорим о серьезном деле. Согласен?

Григорий благодарно кивает.

– Спасибо вам за заботу, пан Смекал. 

– Значит, будем считать, что мы с тобой договорились, – поднимается тот. – Я буду чаще навещать тебя, следить за здоровьем и чтобы тебе не было скучно, – улыбается он.

Уже в коридоре Смекал просит хозяев:

– Завтра пришлите Божену. Я передам ей бинты и лекарства. И никуда не пускайте Григория одного. Следите, чтобы он не вздумал уйти. У этого парня рисковый характер. Дальнейшее путешествие по оккупированной территории может закончиться для него плачевно.

Маринка и Клоца благодарят пана Смекала. Тот раскланивается и уходит.

 

 

Сельские жители толпятся у автомобиля Крауса. Тот, стоя в машине, произносит речь:

– Крестьяне! Бывший колхозник! Доблестный германский армий навсегда освободить вас от коммунист! Теперь ви есть свободный земледелец!..

Старики, стоящие впереди толпы, иронически переглядываются, качают с сомнением головами.

– Красный Армия ещё сопротивляться! – продолжает Краус. – Но германский армий непобедим! Мы освободить уже почти вся Европа! Война скоро конец! Но ваш освободитель – германский зольдат хочет кушать! Поэтому ви должен хорошо работать и сдавать много хлеб!

– Ишь куды гнэ! – высказывается высокий крепкий старик.

– Молчи, Степаныч! – староста не зло шипит на него.

Краус же продолжает:

– Ми не забывать вас! Здесь много старик. Они ещё помнить, что эта деревня принадлежать пан Зигфрид Лисовский!

Степаныч не унимается:

– Було такэ! Помню дуже гарно!

– Тебя не спрашивают! – староста вновь урезонивает старика. – Молчи! Или беды захотел?!

Краус словно не слышит комментариев старика, кричит во все горло:

– Сейчас ви не есть одинокий! Я привез вам радостный известий! К вам вернулся ваш настоящий хозяин! Это сын покойного Зифрида Лисовского! Вот он! – Краус указывает  на редактора газеты «Свободный Соколинск», – Зигмунд Лисовский!

Тот поднимается с сидения автомобиля и, деланно улыбаясь, раскланивается. Краус же продолжает бросать в толпу:

– Теперь вы не есть коллективный работник, а свободный земледелец!..

Но «вдохновенную» речь Крауса опять прерывает Степаныч: пробирается поближе к автомобилю и кричит Лисовскому:

– Я не признаю тебя! Убирайся отсюда!

– Что?! – восклицает Краус. – Молчать!

Староста и Курт бросаются к старику. Но толпа закрывает его собой.

– Нет, погодите! – старик вновь выходит вперёд, поднимает рубашку и поворачивается спиной к Лисовскому – на ней видны глубокие рубцы от побоев.

– Полюбуйся! – продолжает Степаныч. – Цэ твий батько оставыв про сэбэ памятку!

Краус в гневе. Не выходя из машины, приказывает денщику:

– Взять подстрекателя!

Тот подскакивает к непокорному старику и скручивает ему руки назад.

– Бунтовать вздумал?! – продолжает кричать комендант. – Я буду тебя стрелять!

– Стреляйте! – зло отзывается тот. – Проклятые вороги!

Краус достает пистолет и кричит в толпу:

– Кто ещё недоволен?!

Но люди лишь плотнее жмутся друг к другу.

– Скотина! Свинья! – обзывает комендант старика. Затем поворачивается к шоферу и переходит на немецкий язык: – Отто! Этот старик мне всё испортил. Он заслуживает жестокого наказания! Покажи, как ты верен фюреру! – демонстративно протягивает он ему пистолет. – Расстреляй этого дурака! Чтобы другим неповадно было!

Но тот лишь оторопело смотрит на коменданта. «Почему я должен стрелять в старика? Потому, что так хочется Краусу?! Он и дедушку моего ни за что обидел, когда ударил его по щеке».

– Нет, я не буду стрелять! – отказывается шофер. – Это же мирный житель, а не солдат!

Краус в гневе:

– Ты не хочешь выполнить приказ офицера?! За это на фронт, на фронт пойдешь! Я приказываю тебе стрелять! – Он опять пытается всунуть в руку шофера свой пистолет. Но всё тщетно. Тогда Краус переносит свой гнев на старосту.

– Отведи старика к сараю!

Тот немедленно выполняет приказ – подталкивает деда к стене и шепчет ему на ухо:

– Дурак. Проси у немца прощения, а то и в самом деле он тебя расстреляет.

Но в запале ненависти тот не слушает старосту.

– Нет, погоди, не все я ещё сказал!..

– Да, перестань ты, дурень, – продолжает тот уговаривать старика.

– К стенке его! К стенке! – кричит из машины Краус и вновь обращается к Отто: – Ну, что ты сидишь! Иди, расстреляй бунтовщика!

Продолжение »