…т куда меня привели! Значит, будет допрос, а затем расстрел или снова – концлагерь?» Но события разворачиваются далеко не так, как он думает, потому что денщик оставляет военнопленного на попечение автоматчика, а сам направляется в комендатуру.

«Что происходит?» – не понимает Кравцов. Не находя ответа, старается успокоить себя путем разглядывания морковного цвета штандартов, висящих слева и справа от вывески – «Комендатура». В их центре нарисованы черной краской паукообразные фашистские свастики. «Откуда у них такое бахвальство?» Но это Кравцова не успокаивает. От волнения сердце бьется сильнее и чаще...

И надо же такому случиться, что именно в этот момент к входу в комендатуру подкатывает легковой открытый автомобиль. Рядом с шофером сидит немец в очках, а сзади него – чем-то знакомый ему человек. «Кто он? Где же я видел его?» Их взгляды встречаются. «Неужели это Лисовский? Узнал он меня или нет? Ведь я же в солдатском обмундировании…»

Лисовский тоже внимательно вглядывается в Кравцова и тоже задается таким же вопросом: «Кто такой этот солдат? Где мы встречались с ним?» Но немец в очках не дает как следует рассмотреть солдата – настойчиво подталкивает Лисовского к ступенькам крыльца. И словно в помощь ему из дверей выходит денщик и приказывает автоматчику:

– Отпусти Кравцова…

 

 

Кабинет коменданта. Немец в очках вводит Лисовского и указывает на стул, стоящий напротив Крауса.

– Садитесь, пожалуйста, –  предлагает он вежливо.

Лисовский боязливо усаживается. Несколько первых секунд комендант въедливо смотрит ему в глаза, и только затем произносит такую фразу:

– Нам известно, господин Лисовский, что ви работать в редакций городская газета, и выступать в поддержка Советская власть!

– Я!.. Меня!.. – вскакивает Лисовский со стула.

Но Краус резко останавливает его:

– Зитцен! (Сидеть!)

Обуянный страхом, редактор медленно опускается.

«Вот теперь можно сменить хлыст на пряник», – решает Краус. И продолжает психологическую обработку Лисовского в совершенно другом тоне.

– Мы также знать, что ваш отец иметь в село Подгорки большое имение, которое большевики у него отобрать. Ви может получать его обратно, если будет помогать нам в борьба с большевизмом.

– Так я же… Мне... – Лисовский пытается что-то сказать, но это у него не получается.

И пока тот мнется, Краус окончательно ломает его следующими словами:

– Я назначаю вас редактор оккупационный газета «Свободный Соколинск».  Через неделя должен выходить первый номер. Мы выдавать вам много немецкий марка и военный паек. Фрау Лисовская  будет очень довольна, – смягчает он тон разговора.

Лисовского такой оборот беседы взбадривает настолько, что он начинает рассуждать намного смелее. «Сначала ударили по голове, а потом нежно погладили. Зачем развели дипломатию? Говорили бы сразу, зачем я им нужен…»

Но это было лишь в мыслях. Фактически, поднимаясь со стула, Лисовский учтиво кланяется.

– Спасибо, герр комендант. Я оправдаю ваше доверие.

– Вы сделать правильный выбор, господин Лисовский, – кивает одобрительно Краус и обращается к немцу в очках:

– Выдайте аванс пану Лисовскому.

Тот кладёт перед ним лист бумаги, авторучку и пачку оккупационных марок.

– Распишитесь, – тычет тот пальцем в листок. – Вот здесь.

И как только новоиспеченный редактор выводит свою фамилию, Краус первым поздравляет его:

– Желаю вам успех, пан Лисовский. И очень просить вас, если увидеть в город еврей или комиссар, немедленно сообщать нам. За каждый ви получать награда.

– Буду стараться, герр комендант, – учтиво раздается в ответ.

Краус тоже доволен: «Как быстро испекся блин. Даже уговаривать не пришлось.  Но как бы не подгорел». Поэтому решительно предупреждает:

– Ещё, господин Лисовский, я обязан предупредить, что за предательство ми будет вас вешать, а семья – стрелять!

Тот отвечает уверенно:

– Не беспокойтесь, герр комендант! Вы будете мною довольны!

– Вот и договорились, – спокойно резюмирует Краус. – Тогда очень скоро ви будет получать имение своего папа. А теперь ходите домой. До свидания.

Пятясь к двери, Лисовский старательно кланяется, но вдруг останавливается и делает предательское заявление:

– Герр комендант. Только что я видел одного очень важного человека. Я узнал его. Он комиссар Красной Армии!

– Фамилия! – вскакивает со стула Краус.

– Кравцов, – без запинки отвечает Лисовский, – Василий Сергеевич…

 

 

Волнующая встреча в сарае дома Кравцовых – отец, мать и сын радостно обнимаются. Елена Григорьевна в приподнятом настроении. Любовно заглядывает мужу в глаза.

–  Видно, Краус человек неплохой, – доверчиво произносит она. – Спасибо ему, что отпустил тебя.

Василий Сергеевич уточняет:

– Ты что, просила его об этом?! – в его голосе проскакивают нотки тревоги. – Как ты могла?!

Кравцова искренне удивляется.

– Да, просила. А что тут такого? Он сразу же выполнил просьбу. Вот поэтому ты и здесь.

Муж в полном недоумении.

– Ты разве не понимаешь, что он отпустил меня лишь потому, что не знал, что я комиссар Красной Армии?!  Поэтому я считаю, что у вас мне долго оставаться нельзя. К тому же возле комендатуры я встретился с глазу на глаз с Лисовским. Немцы привезли его на машине. С ним мы даже обменялись взглядами... Как бы не выдал меня…

Жена с сомнением пожимает плечами, пытается возразить:

– Лисовского я знаю как порядочного человека. Неужели он может пойти на предательство?!

– Смотря как сложатся обстоятельства, – не отступает Василий Сергеевич. – Прижмут – пойдет на всё что угодно. Поэтому я не могу рисковать не столько собой, сколько вами. Мне нужно немедленно уходить. В лесу много бродит наших солдат. Будем все вместе пробираться к своим и снова бить немцев. А если кто будет меня искать, то говорите, что я у вас не был. Ведь никто же не видел меня.

Елена Григорьевна понимает свою вину. «Но вина ли это?»

– Да, натворила я дел с этим Краусом. Лучше бы обратилась прямо к охранникам. Но просто так я тебя не отпущу. Сначала поешь, да и рану нужно перевязать. Я сейчас, – спохватывается она, выбегает во двор и вскоре возвращается с кастрюлей в руках.

Муж поднимает крышку и с наслаждением вдыхает аромат борща.

– Как вкусно пахнет! Давно я не ел такого. Да и вообще я сейчас очень голоден.

Мать обращается к сыну:

– Сходи, подложи дрова в печку.

Тот уходит. И пока муж с аппетитом ест, жена торопливо говорит ему:

– Прости меня, Вася, что так нескладно всё получилось. Только что встретились – и нужно опять расставаться. Это я во всём виновата. Сделала что-то не то и не так.

– Да при чем тут ты, – отзывается муж. – Ещё неизвестно, как бы получилось иначе. Прошу тебя. Успокойся.

Он ласково прижимает к себе жену, целует и говорит: – Спасибо тебе, Ленок. Главное, что ты выручила меня из концлагеря. А то в нем я бы пропал, как уже многие. И спать приходилось на сырой земле, и кормежки почти никакой… Баланда какая-то, да и той не хватало на всех…

Сын возвращается со двора и садится рядом с отцом. Задает убийственный для комиссара вопрос:

– Папа, как же так получилось, что ты оказался в плену? Где же наша Красная Армия? Почему она не прогонит немцев?

Отец отвечает уклончиво:

– Придёт время, сынок, прогоним. Понимаешь, прошляпили мы. Немец оказался коварным и сильным противником. Мы надеялись на договор о ненападении, но Гитлер нас обманул – ударил в самый неподходящий момент, когда мы, почти безоружные, отсиживались в лагерях.

Сын не отстаёт с расспросами:

– А где же наши танки, пушки и самолеты?

– Так ведь всё это вооружение осталось на месте основной дислокации нашей дивизии, даже ни разу не выстрелив. Рано утром его разбомбили немецкие самолёты. Но немцев мы все равно побьем! Не будет им пощады на нашей земле!

Мать вносит тазик с тёплой водой.

– Давай, Вася, промою и перевяжу твою рану.

Тот подставляет голову. Жена осторожно сдирает окровавленный кусок  материи и бросает в мусорное ведро. Муж кривится.

– Что, больно? – спрашивает она.

– Да, есть немного. Но – потерплю.

Елена Григорьевна торопливо промывает рану теплой водой с марганцовкой. Накладывает свежую вату и бинт.

– Вот ты, Вася, скоро уйдёшь, а что будет с нами? – горестно рассуждает она. – Ведь в городе трудно прожить.

Тот предлагает:

– Идите в Поддубицы, к моим родителям. Они хорошо примут вас. У них  поживете, пока будет идти война. Может, она скоро кончится…

 

 

У подъезда комендатуры стоит открытый автомобиль. Как всегда за рулем сидит Отто Беккер. Подходит солдат с собакой ищейкой и усаживается на заднем сидении. Из дверей торопливо выходит Краус, а следом за ним трусит Лисовский. Отто обращается к коменданту:

– Куда едем?

– К дому Кравцовых! – коротко отвечает тот. – И побыстрей!

Автомобиль отъезжает.

«Что же он там забыл?» – пытается угадать шофер.

Краус тоже в полной задумчивости. В молчании они проезжают пару кварталов. Отто пытается разрядить обстановку вопросом:

– Вы там с собакой что-то искать будете?

Краус наконец не выдерживает. Говорит раздраженно:

– Нет. Это дело намного серьезней… Понимаешь, Отто, меня подвела Елена Григорьевна. Её муж оказался не просто рядовым солдатом, а комиссаром Красная Армия! И сейчас он, наверное, дома.

– Вот как?! – восклицает тот удивлённо. – Как же так получилось?! Значит, едем его арестовывать?!

– Да. Нам нужно спешить, пока он не скрылся. Я даже не думал, – продолжает исповедь комендант, – что её муж – коммунист, так как внешне живут они скромно. Тем более не ожидал, что он – комиссар.

– И давно вы об этом узнали?

– Только что. От господина Лисовского, – Краус указывает на того и продолжает: – Кравцовы сейчас, наверное, радуются. Думают, что обманули меня. Да и я хорош. Допустил такую оплошность, когда доверился русской женщине: вовремя не проверил кем является муж Елены Григорьевны, а главное, что упустил комиссара, и даже принимал еду из рук жены коммуниста!

Комендант замолкает, но коварная мысль продолжает работать: «Это может закончиться смертельным ударом по моей военной карьере!.. И шоферу не нужно было говорить такое, а то этот случай нехорошим эхом может донестись до гестапо…»

Отто же думает о другом:

«Нужно как-то задержать коменданта, хоть на десять-пятнадцать минут. Иначе может случиться непоправимое. Если отец того паренька, Григория, в самом деле комиссар Красной Армии, то поймёт, что ему нужно немедленно скрыться, исчезнуть! С Краусом играть в кошки-мышки опасно. Это хитрая бестия. Он никогда его не помилует».

Не без помощи Отто мотор неожиданно глохнет. Словно очнувшись, Краус выказывает шоферу свое недовольство:

– Ну, что там случилось?! Скорее поехали! Как бы ни упустить комиссара!

Отто покидает кабину, открывает капот и долго сосредоточенно роется в нем.

Краус торопит шофера:

– Скорее поехали, а то он может сбежать!

– Сейчас! Сейчас! – досадливо отзывается тот. – Что-то с мотором. Карбюратор забило. Бензин, наверно, некачественный.

Он тщательно продувает одну из деталей, даже рассматривает на просвет, затем ставит на место. На всю эту сцену уходит несколько длинных минут.

«Ну, хватит, – смотрит он на часы. – Как бы Краус не заподозрил чего».

 

 

Семья Кравцовых в сарае. Отец – в чистой гражданской одежде, голова перевязана свежим бинтом. В руках у жены – старый командирский китель и брюки с лампасами.

– Вот, сберегла, не выбросила, – показывает она. – В лесу оденешь. Чтобы свои признали.

– Какая ж ты у меня умница, – восхищается муж, кивая на китель. – Даже это предусмотрела. А почему же немцы его не нашли?

– Так он же в чехле висел, чтобы моль не побила. Вот и не разглядели.

Вещи она сворачивает и заталкивает в вещмешок. Туда же отправляет и остатки  хлеба, завернутые в бумагу.

– А вы как же? – беспокоится муж.

– Ты, Вася, не волнуйся о нас, – убеждает его жена. – Мы найдём что покушать. Да и люди помогут.

Отец обращается к сыну:

– Где надувная лодка?

– Здесь, – достает тот её из под сена. – А вот и насос. Ты что, папа, поплывёшь на тот берег?

– Так через мост сейчас не пройти. Могут задержать патрули.

Все трое выходят во двор. Несколько коротких секунд стоят молча, обнявшись. Каждый думает об одном и том же: «Удастся ли встретиться вновь?»

Василий Сергеевич беспокоится:

– Ну, мне пора. К реке пойду. Огородами. Надую лодку и... в лес. – Он ещё раз  обнимает и целуют жену и сына, машет на прощанье рукой и по тропинке торопливо шагает к реке...

Мать и сын возвращаются в ненавистный сарай и вскоре слышат, как возле ворот останавливается автомобиль.

Григорий прислушивается.

– По звуку мотора это машина комендатуры.

Он выбегает во двор и припадает к щели в заборе. Видит, что, кроме Отто и Крауса, на заднем сидении сидят Лисовской и солдат с автоматом. Между ними видна голова собаки. «С ищейкой приехали. Значит, будут искать отца! Успеет ли папа переплыть через реку?» Отпрянув, Григорий убегает в сарай.

– Мама! Мама! – шепчет он настороженно. – Краус и немец с собакой приехали! С ними и Галин отец.

В испуге мать мечется по сараю.

– Ой, не к добру всё это! Прав был отец. Лисовский всё-таки выдал его!

Первым в сарай входит Краус. Поигрывая желваками, молча осматривается, тычет стеком в Елену Григорьевну.

– Где ваш муж?! Немедленно говорить!..

Но Кравцова молчит. «Нужно выиграть время, чтобы Вася успел переплыть через реку».

– Отвечать! – кричит Краус. – Ви меня обмануль!

Понимая, что молчанием Крауса долго дразнить нельзя, она отвечает коротко:

– Не знаю, где он сейчас. Как ушел на работу, больше его я не видела.

Комендант продолжает допрос в том же духе.

– Как это вы не знаете?! Он должен быть здесь! Я недавно его отпустил из концлагерь.

– Значит, ещё не дошел.

Краус усаживается на стул.

– Хорошо. Я подожду его здесь, в сарае, Он должен скоро прийти сюда. Тут мы все с радостью его и встретим.

А тем временем солдат рыщет глазами вокруг. Даже заглядывает в мусорное ведро. И вдруг замечает в нем кусок окровавленной белой материи. Поднимает его.

– Смотрите. Кровь. Ещё свежая.

Краус  внимательно рассматривает находку, затем поворачивается к Кравцовой.

– Этот кусок материи, госпожа Кравцова, от солдатской рубашки, – произносит язвительно он, – О чем это нам говорит?

Кравцова молчит, а комендант продолжает:

– Значит, ваш муж был здесь! Нехорошо врать, Елена Григорьевна! Ведь вы же учительница. Чему вы учите учеников?

Но та продолжает молчать.

– Значит, не хотите выдать его? – продолжает Краус. –  Ну и не нужно. Мы сейчас его сами найдем. Начинай! – приказывает он солдату.

 Тот подсовывает находку к носу собаке. Пес сначала шарит в сарае, а затем тянет солдата во двор. Крутится, нюхает, бегает по нему. А время идёт…

– След! Ищи! Ищи! – настойчиво понукает немец собаку.

Та, наконец, приводит солдата к тропинке, ведущей к реке. Краус включается тоже в погоню. Вместе с солдатом они устремляются за собакой и вскоре пропадают из вида…

И тут же в сарае появляется Отто. Быстро, сбивчиво говорит:

– Ви есть бежать! Краус – пуф, пуф! Стреляйт! Шнель! Бистро!..

Выговорившись, он машет рукой и поспешно уходит.

– Ну что, сынок, – тревожится мать, – пора и нам уходить! 

Впопыхах они собирают вещи. Гриша торопит мать:

– Скорее, мама! Скорее! Ведь нас могут убить!

Та на миг останавливается и быстро окидывает взглядом сарай:

– Да-да, сынок! Уходим! Уходим!..

Держа в руках небольшие сумки с вещами, они торопливо идут к калитке. Не дойдя до неё, мать останавливается.

 – А как же Лисовский?! Он же в машине сидит и сразу нас выдаст!

Сын соглашается:

– Да, на улицу нам соваться нельзя.

Мать чуть не плачет.

– Так что же нам делать, сынок?!

Того вдруг осеняет:

– Давай, мама, пойдем через соседний двор. Я знаю в заборе лазейку...

Они подходят к забору, и в этот момент от реки доносятся автоматные и пистолетные выстрелы…

Замерев на секунду, Кравцова вскрикивает:

– Убили! Убили! Убили!...

От нахлынувшего бессилия она тяжело прислоняется к доскам забора.

– Нет, мама! Нет! – кричит сын. – Нам нельзя останавливаться! Если немцы убили папу, я должен им отомстить!

Именно эти слова помогают матери сбросить оцепенение. Незамеченными они минуют соседний двор, и выходят на соседнюю улицу…

 

 

По обросшей бурьяном лесной дороге лошадка легко и сноровисто тянет телегу. Кроме извозчика-старичка в ней лишь охапка сена да два пустых бренчащих бидона. Ни сзади, ни спереди никого не видно, отчего без особой опаски Кравцовы выходят из-за кустов. Мать поднимает руку – просит их подвезти.

– Т-п-р-у-у! – натягивая поводья, старичок останавливает телегу. – Садитесь, – предлагает он дружелюбно. – В ногах правды нет. Да и вижу, поклажа у вас тяжелая. А то мой скакун застоялся в городе. Понимает, что едем домой. Так и норовит пуститься в галоп. Но пусть ещё поработает.

Кравцовы благодарят старичка. Усаживаются, свесив ноги по обеим сторонам телеги. Тот хлопает вожжами по крупу лошади.

– Н-о-о, милый! Поехали!

Продолжение »